И Фаулер именно такой человек, думал Нармонов. Гордец, надменный и высокомерный, решивший солгать по тривиальному вопросу лишь из-за опасения, что может упасть в моих глазах. Гибель сограждан приведёт американского президента в ярость. Перед ним встанет страх новых смертей, но опасение проявить слабость испугает его куда больше. И судьба моей страны зависит от прихоти такого человека.

Нармонов оказался в изощрённой ловушке. Ирония происходящего могла вызвать лишь горькую улыбку. Советский президент поставил на стол чашку с чаем — его желудок не мог выдержать горячую, внезапно показавшуюся отвратительной жидкость. Может ли он позволить себе проявить слабость? Это только подтолкнёт Фаулера к дальнейшему безрассудству. Андрей Ильич спрашивал себя, а не применимо ли его представление о Джонатане Роберте Фаулере к нему самому?.. Он не мог ответить. Разве бездействие — не проявление слабости?

— Ответ не поступил? — спросил Фаулер старшину.

— Нет, сэр, ответа не было. — Глаза Оронтии не отрывались от экрана компьютера.

— Боже мой, — пробормотал президент. — Столько людей погибло!

И я могла оказаться в их числе, подумала Лиз Эллиот. Эта мысль возвращалась к ней снова и снова, подобно волнам, что накатывают на берег, разбиваются пеной и откатываются назад только затем, чтобы снова разбиться о те же скалы. Кто-то хотел убить нас, и я являюсь частью этих «нас». А мы не знаем, кто или почему…

— Мы не можем допустить, чтобы это продолжалось. Но мы даже не знаем, что нужно остановить. Кто занимается этим? Почему они делают это?

Лиз посмотрела на часы и рассчитала время, оставшееся до прибытия Летающего командного пункта. Жаль, что мы не полетели на первом. Почему мы не подумали о том, чтобы приказать ему лететь в Хагерстаун и там принять нас на борт! Оказавшись здесь, мы стали такой идеальной целью, что если они захотят убить нас, то теперь не промахнутся, правда?

— Как мы можем не допустить, чтобы это продолжалось? — спросила Лиз. — Он даже не отвечает нам.

«Морской дьявол-1-3», противолодочный самолёт «Р-ЗС Орион», вылетевший из военно-морской базы на острове Кодиак, пробивался через порывистый ветер на малой, примерно пятьсот футов, высоте. Он уже установил первую линию из десяти акустических буев обнаружения в десяти милях к юго-западу от местонахождения «Мэна». В хвостовой части самолёта гидроакустики сидели в своих креслах с высокими спинками, плотно пристёгнутые к ним — большинство с пакетами от морской болезни под рукой, — и пытались разобраться в изображении на своих дисплеях. Прошло несколько минут, прежде чем все наладилось.

— Господи, это же моя лодка, — сказал Джим Росселли. Он набрал номер на своём телефоне и попросил вызвать коммодора Манкузо.

— Барт, что у них происходи г?

— «Мэн» сообщил о столкновении, повреждены винт и гребной вал. Сейчас его охраняет самолёт Р-3, и мы направили подлодку «Омаха» с указанием прибыть на место как можно быстрее. Это хорошие новости. А плохие заключаются в том, что в момент столкновения «Мэн» висел на хвосте у русской подлодки класса «Акула».

— Зачем «Мэн» занимался слежкой?

— Гарри убедил меня и оперативное управление, что это — совсем неплохая идея, Джим. Беспокоиться об этом сейчас уже слишком поздно. Думаю, все кончится благополучно! «Акула» ещё далеко. Ты слышал, что проделал Гарри в прошлом году с «Омахой»?

— Да — и сразу пришёл к выводу, что у него что-то сдвинулось в голове.

— Слушай, всё будет в порядке. Сейчас я занимаюсь тем, что выпускаю в море свои ракетоносцы, Джим. Если я больше тебе не нужен, мне следует заниматься делами.

— Ладно, — Росселли положил трубку.

— Что там ещё стряслось? — спросил Рокки Барнс.

Росселли передал ему текст шифровки.

— Моя прежняя подлодка вышла из строя и потеряла ход в Аляскинском заливе. А рядом шныряет русская подлодка.

— Послушай, ты же сам говорил мне, какие бесшумные у нас ракетоносцы. Русские даже не знают, где их искать.

— Говорил.

— Не расстраивайся, Джим. Ведь я тоже был, наверно, знаком с кем-нибудь из лётчиков, только что погибших над Берлином.

— Черт побери, где этот Уилкс? Он уже давно должен был приехать! — негодовал Росселли. — У него хорошая машина.

— Ничего не могу сказать, дружище. Как ты думаешь, что происходит в мире?

— Не знаю, Рокки.

— Поступает длинное сообщение, — заметил старшина Оронтия. — Вот, начинается.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

МЫ ПОЛУЧИЛИ ИНФОРМАЦИЮ ИЗ БЕРЛИНА ПО ВОПРОСУ, КОТОРЫЙ ВЫ УПОМЯНУЛИ. НАРУШЕНЫ КАНАЛЫ СВЯЗИ. МОИ РАСПОРЯЖЕНИЯ ОТПРАВЛЕНЫ НАШИМ ВОЙСКАМ, И ЕСЛИ ОНИ ПОЛУЧИЛИ ИХ, ТО НЕ БУДУТ ПРЕДПРИНИМАТЬ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ САМООБОРОНЫ. ВОЗМОЖНО, У НАШИХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ СОЗДАЛОСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ВАШИ САМОЛЁТЫ АТАКУЮТ ИХ, И ОНИ РЕШИЛИ ЗАЩИЩАТЬСЯ. КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, В ДАННУЮ МИНУТУ МЫ СТАРАЕМСЯ ВОССТАНОВИТЬ СВЯЗЬ С НАШИМИ ВОЙСКА МИ. НАША ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ДОБРАТЬСЯ ДО НИХ БЫЛА ПРЕРВАНА АМЕРИКАНСКИМИ ВОЙСКАМИ, КОТОРЫЕ НАХОДИЛИСЬ ДАЛЕКО ЗА ПРЕДЕЛАМИ МЕСТ СВОЕГО РАСПОЛОЖЕНИЯ. ВЫ ОБВИНЯЕТЕ НАС В ТОМ, ЧТО НАШИ ВОЙСКА ПЕРВЫМИ ОТКРЫЛИ ОГОНЬ, НО Я УЖЕ СО ОБШИЛ ВАМ, ЧТО У НИХ НЕ БЫЛО ТАКОГО ПРИКАЗА, И ЕДИНСТВЕННЫЕ НАДЁЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ, ИМЕЮЩИЕСЯ В НАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ, ПОКАЗЫВАЮТ, ЧТО ВАШИ ВОЙСКА УГЛУБИЛИСЬ ДАЛЕКО В НАШУ ЗОНУ ГОРОДА, КОГДА НАНЕСЛИ УДАР.

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, Я НЕ В СОСТОЯНИИ ПРИВЕСТИ ВАШИ СЛОВА В СООТВЕТСТВИЕ С ТЕМИ ФАКТАМИ, КОТОРЫМИ РАСПОЛАГАЮ. Я НИКОГО НЕ ОБВИНЯЮ, НО МНЕ НЕ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ НИЧЕГО ИНОГО, ЧТО БЫ Я МОГ СКАЗАТЬ, ЧТОБЫ ЗАВЕРИТЬ ВАС В ТОМ, ЧТО СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА НЕ ПРЕДПРИНИМАЛИ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ АМЕРИКАНСКИХ ВОЙСК.

ВЫ СООБЩИЛИ НАМ, ЧТО ПРИВЕДЕНИЕ ВАШИХ ВОЙСК В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ОСУЩЕСТВЛЕНО ТОЛЬКО В ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ ЦЕЛЯХ, ОДНАКО У НАС ЕСТЬ ДАННЫЕ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЕ О ТОМ, ЧТО ВАШИ СИЛЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ НАХОДЯТСЯ В ОЧЕНЬ ВЫСОКОЙ СТЕПЕНИ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ. ВЫ ЗАЯВЛЯЕТЕ, ЧТО У ВАС НЕТ ОСНОВАНИЙ СЧИТАТЬ НАС ВИНОВАТЫМИ В ЭТОМ УЖАСНОМ ВЗРЫВЕ, И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВАШИ САМЫЕ МОЩНЫЕ СИЛЫ ПРИВЕДЕНЫ В САМУЮ ВЫСОКУЮ СТЕПЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ И НАЦЕЛЕНЫ НА МОЮ СТРАНУ. ЧТО Я ДОЛЖЕН ДУМАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО? ВЫ ТРЕБУЕТЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ НАШИХ ДОБРЫХ НАМЕРЕНИЙ, НО ВСЕ ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, КАК НАМ КАЖЕТСЯ, ЛИШЕНЫ ИХ.

— Он пытается запугать нас, — тут же заметила Лиз Эллиот. — Кто бы там ни находился на другом конце «горячей линии», он не знает, что ещё ему предпринять. Отлично, мы ещё можем одержать верх.

— Отлично? — послышался голос командующего стратегической авиацией. — Вы отдаёте себе отчёт, что у этого испуганного, потерявшего контроль над своими действиями человека, о котором вы говорите, имеется огромное количество баллистических ракет, нацеленных на нас. Я истолковываю это сообщение из Москвы по-другому, доктор Эллиот. Мне кажется, что мы имеем дело с разъярённым человеком. Он швырнул все наши обвинения нам в лицо.

— Что вы хотите сказать этим, генерал?

— Он говорит, что ему известно о нашей боевой готовности. Хорошо, в этом нет ничего удивительного, но он также утверждает, что это оружие нацелено против него. Он обвиняет нас в том, что мы ему угрожаем — угрожаем ядерным оружием, господин президент. Это значит куда больше, чем мелкое столкновение в Берлине.

— Я согласен, — произнёс генерал Борштейн. — Он пытается запугать нас, сэр. Мы спросили его о паре сбитых самолётов, а ой тут же обвинил во всём нас.

Фаулер снова нажал на кнопку с надписью «ЦРУ».

— Райан, вы получили текст последнего сообщения из Москвы?

— Да, сэр.

— Что вы думаете о психическом состоянии Нармонова?

— Сэр, сейчас он, по-видимому, немного рассержен и очень обеспокоен проблемами обороны наших стран, пытается найти выход из сложной ситуации.

— Я придерживаюсь иного мнения. Он растерян.

— А кто не растерян, черт побери? — спросил Райан. — Разумеется, он растерян подобно всем остальным.